Самокат

Эта пара была цвета окружающего пространства. Потому что практически растворялась в сером асфальте, тяжелом влажном воздухе и пасмурном небе. Возраст назвать также не представлялось возможным… Ну, может, 35-40. Впрочем, нет. Скорее всего, 27-34. Даже так: 27-40. Глупо звучит, но возраст действительно сложно было определить. Они шли рядом – он пил пиво из жестяной банки, небрежно вышагивая, и что-то рассказывал, активно употребляя слова «ебать», «блять» и «нахуй». Периодически его кидало через «ебаный в рот», да так сильно, что понять основную мысль повествования было сложно. Впрочем, она понимала. Семенила рядышком, такая худенькая, похожая на загнанную лошадку. Кивала головой с собранными в пучок когда-то черными, как смола, а теперь исполосованными сединой, волосами. И тихо-тихо, как мышка, соглашалась с ним. «Да, Володенька», «Я схожу, Володенька», «Не расстраивайся, Володенька». Володенька не был пьян, хоть от него и разило ЛВИ. Явное похмелье.

За ними, словно шнурочек, увивался мальчишка на самокате. Лет 5-6. Он молча шаркал тоненькой ножкой в стоптанном сандалике. «Шарк-Шарк-Шшшшарк». Самокат был старенький, но пацаненок его явно любил. Он увлеченно отталкивался от асфальта и, наклонив голову вниз, внимательно смотрел на то, как колесик «съедает» асфальт.

Пара свернула к подъезду панельного дома. Мальчишка ловко вписался в поворот, продолжая увиваться за ними.

- Папа, можно я еще два кружочка сделаю?

- Домой! – Рявкнул Володенька.

- Папочка, ну один? Пожалуйста!, - Мальчик явно не хотел домой.

- Я сказал НЕТ!!

Мальчик опустил голову вниз. Отец взбесился из-за непослушания сына, выдернул у него из рук самокат и швырнул на газон. Пацаненок расплакался и побежал к любимой игрушке.

- Твое воспитание!, - заорал Володенька своей жене. Та, в свою очередь засеменила к сыну, растерянно успокаивая его:

- Папу надо слушаться, ну, что ты… Слушаться надо…

Володенька допил пиво, смял рукой банку и швырнул ее в сторону урны.

- Ууууу, скоты!, - Прорычал он и зашел в подъезд. Следом зашли женщина и плачущий мальчик, прижимающий к себе уже сломанный самокат. Последнее, что можно было расслышать, это блеяние его матери: «починим, не расстраивайся, починим. Ну, что же ты? Папу надо слушаться».